1==== Человек-разумный.
Сознавая себя в окружающем мире
2==== Животное и человек. Воля к жизни и смерть
3==== Пустота и бессмысленность нашего бытия.
Рассуждения русских философов
4==== Кроме разума есть вера. Вечный конфликт
5==== Палитра человеческих заблуждений
6==== Жизнь, счастье и смерть неразлучны
7==== Заключение. Есть скромная надежда
=
В чем смысл жизни? Чем объясняется наше существование в этом мире? С какими мыслями и эмоциями встретим мы последний миг пребывания в нем? Будет ли бесконечно жалко бесцельно прожитых лет? Как избежать рокового момента и достигнуть бессмертия? Эти и многие другие подобные вопросы ставило перед собой человечество на протяжении всей своей истории.
Чем вызван столь неподдельный интерес к этой проблеме? Человек, превратившись из животного много тысяч лет назад в то существо которое нам всем теперь знакомо, приобрел в дар от природы удивительную особенность: способность мыслить. Мыслить конечно же не только в плане удовлетворения примитивных животных потребностей и инстинктов, но мыслить абстрактно, на всю мощь использовать свой выдающийся интеллект. Безусловно границы миропонимания при этом были значительно расширены. Человек стал обращать внимание на себя, на себе подобных, на окружающий мир. В его сознании стало тесниться множество вопросов, возникших по мере постижения сути вещей. Каскады ответов формировали тот бастион научных знаний, который имеется в распоряжении человечества по сей день, неуклонно продолжая пополняться и сегодня. Росли города, государства, совершенствовался быт, развивалась наука и ремесла... Человек становился человеком. Но что остается неизменным в нем по сей день? Только его природная животная форма. Эта оболочка, букет тех инстинктов, которые обусловили выживание человеческого общества по настоящее время, особенности физиологического строения, все то, что неразрывно связывает нас с природным миром. Оставаясь животным по форме, это существо стало человеком по сути. И теперь уже, подключив мышление к познанию себя и окружающего мира, абстрагировавшись от своей телесной оболочки, раскрепощенное человеческое сознание прежде всего натолкнулось на следующие вопросы: "Кто или что "Я"?" Найдя подходящий для себя ответ на этот вопрос, сразу возникает следующий: "А зачем Я здесь?" И на этот вопрос каждый ищет приемлемый для себя ответ. Желание углубиться в своих познаниях приводит к вопросу: "Что это все вокруг меня?" По мере своего совершенствования человек находит разгадку этих вопросов в творчестве, духовном и материальном созидании, реализует свои планы и мечты, но изнурительный труд сказывается на его здоровье, силы покидают человека и наконец встает перед ним последний вопрос: Неужели все это может кануть в лету? Неужели один миг способен перечеркнуть все предшествующие годы? Что это за миг? И больше ничего? Пустота? А в чем же предел моей работы, моего творчества? И никто не находит для себя другого ответа кроме как в понятии "смерть".
Природа наградила человека способностью глубоко мыслить, но не отняла у него отягощающую все его существо конструкцию, называемую телом. Эта конструкция, переполненная пороками, страданием, вожделениями, страстями, усугубленная физическим или интеллектуальным недугом не позволяет раскрепостить полет мысли, заставляет много сил и энергии тратить на поддержание собственной работоспособности. А в конечном итоге - неотвратимость конца. Ведь действительно, весь путь познания и деятельности человека в конечном итоге упирается в неотвратимость смерти. И стоит ли жить, бороться, преодолевать трудности, стремиться к своей цели не зная достигнешь ли ты ее или нет? Смерть дышит в затылок каждому. Философы прошлого и современности искали и продолжают искать ответы на вопросы о смысле жизни и преодоления смерти.
Для успешного разрешение этих вопросов необходимо четко себе представлять: Что есть человек? Как понятно из вышеизложенного, человек - ни что иное как животное, наделенное более высокой чем у остального животного мира интеллектуальной способностью. В пользу этой простой трактовки человека выступают уже упомянутые факты животной телесной оболочки (включая область головного мозга, участвующую в регулировании физиологических процессов, производящую начальную обработку поступающей информации по каналам чувств, управляющую примитивной инстинктивной деятельностью, питание, размножение, защита от агрессоров и т.д.) словом это все то, что никаким образом принципиально не только не отличает нас от животных, а по большинству позиций уступает в качественном и количественном отношении. Отличительной чертой может считаться только способность абстрактного мышления головного мозга. Вот именно это отличие по существу открывает новое доступное человеку пространство для деятельности. В труде "Цель человеческой жизни" (1892г.) [1, 50] В. Розанов разделяет жизнь человека на две составляющие: бессознательная (животная) и сознательная (человеческая): "Жизнь, управляемую причинами справедливо назвать бессознательной; это потому, что хотя и сознание здесь и участвует в деятельности человека, но лишь как пособие: не оно определяет, куда эта деятельности может быть направлена, и также какова она должна быть по своим качествам... В границах уже установленных этими причинами, сознание выполняет свою служебную роль: указывает способы той или иной деятельности, ее легчайшие пути, возможное и невозможное для выполнения из того, к чему нудят человека причины"... "Жизнь, управляемую целью, справедливо назвать сознательной, потому что сознание является здесь началом господствующим, определяющим. Ему принадлежит выбор, к чему должна направляться сложная цепь человеческих поступков. ...Обстоятельства, внешние для человека, получают здесь значение второстепенное и частью служебное: они или противодействуют приближению человека к желаемому и тогда устраняются им, обходятся, как-нибудь ослабляются..." Таким образом, в человеке происходит противоборство животных инстинктивных методов регулирования поведения и высокоразвитых интеллектуальных, а также возникают такие явления, которые не могут относиться ни к животным, ни к высокоразвитым интеллектуальным, а являются скорее неким промежуточным переходным продуктом, которые, следовательно, можно назвать примитивным интеллектуальным (к таким прежде всего относятся необъяснимые ни с животной точки зрения ни с интеллектуальной явления зависти, подлости, чрезмерной жестокости, различные комплексы... которые скорее являются анахронизмом примитивного стада). Преобладание той или иной стороны в регулировании процессов жизнедеятельности помогает провести разграничивающую черту между людьми: одни из них идут на поводу животных инстинктов, становясь животным воплощением человека, другие - развивают свой интеллектуальный потенциал, становясь создателями новых духовных и материальных благ. Усредняя таким образом все человеческое общество можно сделать предположение о характере ответов на вопросы, поставленных во главе данных рассуждений.
Итак животное. Существо, живущее исключительно по природным законам. Вся мотивация поведения сосредоточена в инстинктах, заложенных самой природой. Из них можно выделить следующие, имеющие к рассуждению непосредственное отношение: инстинкт самосохранения, потребность в пище, инстинкт размножения, защита потомства... Перечисленные инстинктивные регуляторы жизни животного обеспечивают сохранность данного вида, а в глобальных экосистемах и выживание целых групп видов, связанных разнообразными пищевыми связями. Из этого вытекает тот факт, что бесполезно спрашивать о смысле существования животного, так как весь смысл его существования был изначально предначертан природой как воспроизводство потомства, и является в высшей степени субъективным ответом на поставленный вопрос. Этот смысл был "запрограммирован" в каждом из индивидов в виде набора инстинктов. Смысл его существования и есть само существование. Поэтому животное будет убегать от опасности, не задавая лишних вопросов. А. Шопенгауэр в свой работе "Смерть и ее отношение к неразрушимости нашего существа" [2, 92] так охарактеризовал сущность страха, испытываемого всяким при приближении смерти: "Поистине, страх смерти не зависит ни от какого знания: ведь животное испытывает этот страх, хотя оно и не знает о смерти. Все, что рождается, уже приносит его с собой на землю. Но страх смерти априори не что иное, как оборотная сторона воли к жизни, которую представляем все мы. Оттого всякому животному одинаково прирождена как забота о самосохранении, так и страх гибели; именно последний, а не просто стремление избежать страданий, оказывается в той боязливой осмотрительности, с какой животное старается оградить себя, а еще более свое потомство, - от всякого, кто только может быть ему опасен. Почему животное убегает, дрожит и хочет скрыться? Потому что оно - всецело воля к жизни, а в качестве такой подвержено смерти и желает выиграть время. Таков же точно по своей природе и человек. Величайшее из зол, худшее из всего, что только может ему грозить, это смерть; величайший страх - это страх смерти..."
Что ж, животное спасает свою жизнь не ведая о своем предназначении в этом мире, а человек? Что заставляет его ужасаться неотвратимости своей смерти? Преобладающая сила инстинктов над достижениями разума? Вопрос о страхе смерти вытекает таким образом из вопроса о смысле жизни. Если человек видит смысл в своем существовании, то это становится для него отправным пунктом при решении вопроса о страхе смерти. Он всячески старается отгородиться от нее, мотивируя свой страх незавершенностью собственной миссии на земле. В другом случае человек маскирует свой животный страх только под понятиями о цели жизни. В третьем - просто отдается на откуп животному инстинкту страха и никак не проявляет разумного подхода в решении этого вопроса. Каждый находит свой путь обусловить свое существование и подвести логическую базу под оправдание собственной ограниченности, под оправдание страха. В. Розанов точно охарактеризовал важность разрешения этого вопроса словами: "... Из самого понятия о сознательной жизни прямо вытекает, что вопрос о цели человеческого существования есть первый, разрешение которого необходимо для сознательности этого существования..." Таким образом, на философской стороне этой проблемы наблюдается следующая цепочка вопросов с различной вариацией ответов: "Есть ли смысл жизни или нет в принципе?", "В праве ли человек задумываться над этим вопросом?", "Если есть, то в чем он состоит?", "Каковы пути реализации оного?"
===========
Весь спектр тематики вопросов о смысле жизни был широко развит в Русской философии рубежа XIX - ХХ веков. Современный исследователь Н. К. Гаврюшин в статье "Русская философская симфония" [1, 9] утвердительно закрепляет право русской философии на осмысление этого сложного вопроса, говоря что, "...над смыслом жизни в России начинают задумываться в процессе все усиливающегося западного влияния, но сам вопрос характерен именно для русской философии, ибо в европейских языках нельзя даже указать точное соответствие русскому смыслу". В своем творчестве не обошли этой темы Достоевский, Толстой, Розанов, Вяземский, Несмелов, Введенский, Соловьев, Трубецкие и многие другие. В нравственной философии этого времени проблема смысла жизни ставилась двояко: с одной стороны, как преимущественно и главным образом социальная, общественная; с другой - как духовно-нравственная личностная проблема [3, 342]. Сторонники революционно-демократического лагеря, затем народники были убеждены в том, что смысл человеческой жизни состоит в служении народу, высшим общественным идеалам и принципам. Человек реализует себя в деятельности на благо народа и общества. Смысл жизни как духовно-нравственная проблема предполагает анализ глубинных запросов человеческой души, выяснение предельных структур человеческого сознания, соотношение природных, психологических и нравственных качеств личности.
Итак, изначально стоит вопрос дозволительности веры в смысл жизни, имеет ли моральное право человек размышлять над этим вопросом, нет ли противоречий в понимании жизни как божественного дара и попыткой осмыслить его посредством логических рассуждений, каковы изначально аспекты постановки данного вопроса. А. И. Введенский в своей публичной лекции "Условия позволительности веры в смысл жизни" ставит задачу отыскания условий, при которых логически позволительно будет верить в существование смысла жизни. Вера в смысл жизни должна предполагать позволительность самой веры. Путем логических рассуждений автор доказывает, что "... верить в смысл жизни логически позволительно только в том случае, если мы верим, что наша жизнь есть путь, ведущий нас к абсолютно ценной цели, лежащей вне нашей жизни и осуществляющейся через посредство жизни." [3, 47] И эта точка зрения не является безосновательной. "Если какая-нибудь вещь, в том числе жизнь, - продолжает Введенский, - служит или должна служить средством для какой-нибудь цели, т.е. если она имеет смысл, то эта цель находится не в ней самой, а вне ее, должна быть чем-то другим чем эта вещь" [3, 46]. Абсолютно точно и справедливо Семен Франк, равно как и Введенский ставит вопрос о самой возможности постижения смысла жизни в работе 1925г. "Смысл жизни" [1, 512]. Как и для Введенского условием возможности смысла жизни для него является разумная цель существования, говоря, что ""смысл" примерно тоже, что и "разумность"". Разумно то, что ведет к выполнению поставленной задачи, "но все это только относительно разумно - именно при условии, что сама цель бесспорно разумна или осмысленна". В этой работе С. Франк ставит фундаментальный вопрос о смысле глубинных человеческих стремлений, сопутствующих нам в круговороте жизни. Франк подытоживает рассуждение о разумности цели жизни словами: "условие подлинной, а не только относительной разумности жизни является не только, чтобы она разумно осуществляла какие-либо цели, но и чтобы и самые эти цели, в свою очередь были разумны...". "Разумная цель" по Франку - оно же разумное средство для достижения чего-то иного. В этом месте своих рассуждений Франк описывает то, что может дать однозначный отрицательный ответ на вопрос о существовании смысла жизни. Этот результат следует из рассуждения: "Средство разумно, когда оно ведет к цели. Но цель - если она есть подлинная, последняя цель, а не только средство для чего-то иного, - уже ни к чему не ведет и потому не может рассматриваться с точки зрения своей целесообразности. Она должна быть разумна в себе как таковая." Логически заключая свою мысль, Франк пишет: "Потому либо надо раз и навсегда примириться с роковой, из логики вещей вытекающей "бессмысленностью" жизни, либо же - что правильнее - надо признать, что сама постановка вопроса о смысле жизни незаконна, что это вопрос принадлежит к числу тех, которые не находят разрешения просто в силу своей собственной внутренней нелепости. Вопрос о смысле чего-либо имеет всегда относительно значение, он предполагает "смысл" для чего-нибудь, целесообразность при достижении определенной цели, жизнь в целом никакой цели не имеет, потому о смысле ее нельзя ставить никакого вопроса". Рассуждения Введенского, Франка и многих других исследователей наглядно показывают, что сам факт поиска смысла жизни в процессе самой жизни является абсурдом. Трудно найти столь же весомые аргументы для опровержения этой точки зрения. Если это так, то мы в очередной раз видим, что человек - не есть человек в нашем общепринятом понимании, а есть скорее животное, случайно наделенное более высоким уровнем интеллекта чем остальной природный мир. Но категорично заявлять об отсутствии смысла существования также нельзя, ибо достаточно предположить, что если человек чего-то не знает, если ему что-то недоступно, то это вовсе не означает отсутствие оного. Можно понять, что вопрос о смысле жизни относится к области "вечных вопросов", т.е. таких на которые человечество ищет ответы на протяжении всей своей истории, и как следует из определения - никогда не найдет на них однозначного ответа, потому что их неразрешимость (или нелепость по Франку) обуславливает их же вечность. К таким вопросам относятся: вопрос о первичности материи или духа, вопрос о познаваемости мира, абсолютность истины, существование Бога и т.д. Можно утверждать, что вся философия стоит на базисе неразрешимых вопросов, в число которых полноправно входит и вопрос о существовании смысла человеческой жизни. Вульгарно сравнивая данную ситуацию с каким-либо эпизодом жизни, сразу представляется осел, которому остроумный хозяин показывает морковку, держа ее на палке, а сам при этом преспокойно сидит в телеге. Вечность этих вопросов самопроизвольно заставляет томиться сознание в попытке их разрешить, и попутно с этим находят решение множество прикладных и иных задач. Но в рассуждениях Франка отчетливо проявляется настораживающий читателя момент, а именно: его заключение о цикличности (периодичности) разумной цели, т.е. цель разумна, если она в свою очередь является разумным средством для другой цели. Любая цель, которую человек желает достичь не может быть самоцелью, а лишь средством для следующей более высокой и более сложной цели. Представить это можно, задав вопрос "А зачем тебе это?" человеку, и услышав какой-либо ответ, ставить этот же вопрос вновь и вновь. В результате, цепочка внятных и вразумительных ответов оборвется. На определенном этапе этот человек просто не сможет дать уже никакого ответа. Этот последний ответ будет характеризовать выбранную, или установленную внешними факторами бытия для этого индивида его субъективную цель существования. Длина цепочки будет говорить только о продуманности и сложности поставленной субъективной цели, но она всегда будет конечной и приводить к определенному логическому тупику. Иммануил Кант задумываясь о горизонтах познания разума в разрешении вечных проблем существования мира говорит, что "видимое нами v совсем не то же самое, что действительно есть. В нашем уме содержаться некие врожденные или априорные (доопытные) формы сознания, под которые мы как бы подгоняем окружающий мир, втискиваем его в них и он существует в нашем представлении совсем не в том виде, каков он на самом деле, а в том, каким он только может быть в этих априорных формах"[7, 171]. Из этого изречения ясно, что любая "вещь в себе" (т.е. бесконечная, существующая сама по себе и для себя самой и абсолютно непознаваемая для нас), к которой можно причислить и "смысл жизни" может быть аппроксимирована в нашем сознании с любой степенью точности, достаточной для нашего понимания и оперировании этим понятием, но будет продолжать оставаться всегда до конца неизведанной и туманной. По этому, даже абстрагировавшись от всех раздражающих факторов, выведя свое сознание на принципиально новый уровень мышления, для которого возможен сам факт отыскания абсолютной идеи бытия, то и здесь сознание натолкнется на непреодолимую преграду. Эта преграда состоит в самой бесконечности тех ответов, которые можно дать на поставленный вопрос. Иными словами не существует конечной цели, процесс любого стремления оказывается бесконечным, а следовательно и стремиться не к чему, можно остановиться в любой точке своего развития, и это будет равнозначно бесконечно далеко от своего совершенства. Теряется различие между злодеем и добродетелем, каждый прав по-своему и в своей субъективной реальности, общество может потерять нравственный ориентир, его окутает хаос и оно неизбежно придет в упадок. В этой ситуации оказывается благом тот факт, что не все способны признать свою собственную абсурдность, инстинктивное регулирование поведения становится спасительным кругом для высокоразвитого общества. Общество держится на страхе, зависти, ненависти и т.д. Именно эта совокупность необъяснимых с логической точки зрения факторов создают костяк общества, реализуясь в виде такого же бессмысленного противоборства против них. Основой этого противоборства в обществе является Закон и Мораль. Возможно с этих позиций Ницше настаивал, что сами по себе явления не моральны и не аморальны, делая акцент на их относительном понимании. "Наш моральный кодекс не предназначен для того, чтобы описывать мир. Мораль является смирительной рубашкой - полезным средством сохранения общества и защиты от сил разрушения. Мораль использует страх и надежду (к числу более сильных средств относится изобретение рая и ада). В конечном счете, механизмы принуждения обращаются вовнутрь нас в виде совести" [5, 587]. А что же любовь, привязанность, доброта, иными словами - положительная часть животной сущности человека? Могут ли они противостоять отрицательным животным проявлениям? Могут, но при одном "НО". Они должны быть идеальны, охватывать все общество во всем Мире, чтобы не возникло даже намека на проявление алчности, жадности и других пороков у кого бы то ни было. Такое общество могло бы стать воплощением рая, покой и Всеобщей Гармонии. Эта точка развития характеризуется состоянием неустойчивого равновесия, и любая возникшая флуктуация опрокинет это состояние в гораздо более устойчивое, со своими правилами, ограничениями, исключениями, системой наказания и поощрения, т.е. в то состояние которое характеризует наш сегодняшний день.
Вот так Франк и другие мыслители, ведомые ощущением собственной неполноценности в этом мире, пытаются найти обнадеживающую человека формулировку, позволяющую отвлечься от горечи бессмысленного бытия. Он предполагает, что каждый человек стремится "не к той или иной субъективной жизни, как бы счастлива она не была, но и не к холодному, безжизненному объективному благу, как бы совершенно оно ни было само в себе, - мы стремимся к тому, что можно назвать удовлетворением, пополнением нашей душевной пустоты и тоски; мы стремимся именно к осмысленной, объективно-полной, самодовлеюще-ценной жизни". Франк пытается указать людям на то, что не стоит пассивно искать идею великого блага, а надо создавать ее, совершенствуя жизнь на земле, создания комфорта себе и своим близким, в земной любви и гармонии. Говорит ли Франк о любви? Однако Франк замечает что, любовь также не может быть целью существования, т.к. она хотя и "есть благо жизни через преодоление самой противоположности между "моим" и "чужим", субъективным и объективным", однако "охвачена потоком времени", ограничена во времени и ввергнута в "бессмысленный круговорот жизни". Вот из этих рассуждений логически вытекает понятие блага вечного, ни зависящего от пространства и времени, всеобъемлющего блага, которое будет с человеком всегда и никогда ему не изменит, и, следовательно не претерпит измены со стороны человека, которому можно слепо верить и поклоняться, уповать на него при всех трудностях, это то дело, которому можно служить вечно, отдаться полностью без остатка. Из этих рассуждений все отчетливее проступает лик Бога. Религиозный аспект в решении вопроса смысла жизни в русской философии рубежа веков приобретает решающую роль. "Вера в личное бессмертие, - говорит Введенский, - есть условие и логической, и нравственной позволительности веры в смысл жизни" [3, 53]. Вера в бессмертие души для Введенского является тем фактом, без которого невозможно ставить и решать проблему смысла жизни человека. В этом аспекте также интересно мнение психолога и философа Л. М. Лопатина, осуществившего синтез творчества человека в земной жизни и бессмертия его души. Для Лопатина необходимо говорить о нравственном смысле жизни, который становится реальным лишь в том случае, если мы исходим из идеи свободы воли как исходной. Сама идея свободы воли предполагает всепроникающую творческую активность. "Задача жизни, - подчеркивает Лопатин, - в ее всепроникающей творческой организации". Синтез свободы воли и творческой активности формирует в духовном мире состояние внутренней свободы. Кроме того, нравственная жизнь требует признания абсолютного внутреннего достоинства личности. Лопатин органично для себя приходит к идее бессмертия души, как одной из обязательных и безусловных составляющих духовной структуры личности. Без веры в бессмертие души не обосновать идею внутреннего достоинства личности, что является по Лопатину коренным началом нравственности. Лопатин утверждает, что достоинство личности является самым глубоким внутренним стимулом нравственной жизни, но реализуется он только в том случае, если наша жизнь спроецирована в бесконечность. Лопатин говорит об органичной внутренней связи творчества с идеей бессмертия души. В этом он видел глубокую внутреннюю необходимость разрешения проблемы смысла жизни для человека. [3, 351]. Религиозный характер нравственной философии в России конца XIX начала ХХ веков следует объяснить именно тем обстоятельством, что только в религии проблема бессмертия души решается как естественное, само собой разумеющееся. Если веришь в бога, значит признаешь бессмертие души. И в этом случае жизнь вписывается в более значительную перспективу, нежели тот короткий временной промежуток, предоставленный человеку на этой земле. Поэтому можно предположить, что религиозность могла быть не глубоко личностной внутренней характеристикой души, а определялась пониманием того духовного значения и влияния, которое имела религиозная вера при решении фундаментальных проблем человеческого существования. Виктор Несмелов углубляет христианское видение смысла жизни в работе "Вопрос о смысле жизни в учении новозаветного откровения". "Христианство говорит человеку, что он существует не для смерти, и не для теневого существования в таинственных обиталищах мифологического Аида, а для вечной разумной жизни в небе в Божьем царстве света и истины. Следовательно Христианство обещает человеку не простое бессмертие его духа, а полное восстановление всего существа, его воскресение от мертвых, и это обетование Христианства образует собою основной пункт в содержании Христианского мировоззрения." [1, 71].
Итак, разум все-таки пытается найти разумный смысл в существовании человека на земле. Из всего вышеизложенного следует сделать вывод: жизнь сама по себе не имеет смысла в своей рассудочности, а только в подсознательном природном стремлении к своему продолжению, т.е. сама жизнь инстинктивно пытается продлить себя, основываясь на осознании того факта, что это единственное, что ей доступно. Также следует и то, что человек, вынося свой рассудок за рамки жизни, пытаясь взглянуть на проблему со стороны, и не находя для себя аргументов в пользу существования этого смысла, пытается утешить себя, при этом рождая свои собственные, иллюзорные, субъективные, имеющие значения только для него и в его ограниченности варианты смысла жизни. Возникновение весьма различных между собой вариантов этого смысла мотивировано исключительно нежеланием или неспособностью признать тягостный для человека факт.
Что же чаще всего приходится слышать в ответ на вопрос: "В чем вы видите смысл вашей жизни?" Или: "Чего вы хотите в жизни добиться?" Большинство ответов представляют из себя следующие заключения: "Мой смысл в служении Богу" (причины такого ответа рассматривались выше), "Я хочу быть счастливым" (ну это каждый хочет),"Я хочу стать богатой и знаменитой и получать все прелести жизни", (тоже приятно) "Моя жизнь - мой долг! Мой долг - служение Отечеству!" (героический, нравственный ответ, Браво!) и т.д. Можно привести еще массу типичных примеров, а также и весьма экзотических, но все они будут объединены одним свойством: они субъективны, и полностью вписываются в приведенное выше рассуждение И. Канта. Тот кто отвечает на этот вопрос в редких случаях может предположить, что данный вариант пригоден только для него, или для ограниченного круга похожих людей, а потому не имеет права на выражение глобальной и всезначимой точки зрения. Солидарную позицию с С. Франком и А. Введенским имеет В. Розанов. Розанов, не вдаваясь в глубокие теоретические измышления говорит, что "... ответ, каков бы он ни был на вопрос, так поставленный, будет указывать на искусственную цель человеческого существования, потому, что в меру своего искусства человек может придумать наилучшее к чему оy мог бы направить свою деятельность, и как таковое, счесть его для себя должным". Высказываемые ответы чаще всего представляют некую стереотипную точку зрения, на которую накладывает свой отпечаток условия жизни людей в том или ином обществе, религия, политический строй, общий уровень развития государства. Так на страхах и предрассудках людей средневековья вовремя сыграло христианство, предложив полновесную философскую концепцию, дающую ответы на все возникающие в то время вопросы, по-своему интерпретируя и излагая их. О становлении христианства в своих "Лекциях по истории философии" емко сказал Гегель: "Духовная идея, или духовность была, таким образом, вложена в тупые души и дух этих примитивных варваров; сердце их было пронзено. Грубая природа стала, таким образом, имманентной идее, как бесконечно противоположная ей, или, иначе говоря, в них загорелась бесконечная мука, страшное страдание, так что можно представлять их самих как распятого Христа." [4, 186]. Не была обойдена стороной в христианском учении и животрепещущая проблема смысла человеческого существования. "Живи затем, чтобы приготовить себя к новой жизни в условиях существования другого мира; хотя бы пришлось тебе и жестоко страдать, ты все-таки живи и готовь себя к жизни, потому что ты затем и явился на свет, чтобы получить эту новую жизнь" - говорит Виктор Несмелов в работе "Вопрос о смысле жизни в учении новозаветного откровения" [1, 78]. Социальные условия поздней античности заставляют перейти на рассмотрение этических вопросов. Зерно христианства упало на благодатную почву. Христианство обращалось к каждому. Оно провозглашало надежду для каждого. Вопреки политическому бесправию, материальному неблагополучию и физическим страданиям, вопреки злу и ослаблению силы характера, каждый может найти спасение. Земная жизнь, провозглашало христианство, является частью драматического исторического процесса, в конце которого каждого ожидает справедливое вознаграждение за страдания и несправедливости этой жизни. Превыше всего этого пребывает Бог-Отец, создатель мира, дух всемилостливый, всесправедливый и всеправедный [5, 182]. "Бог не хотел только принуждать людей, - поясняет Несмелов, - он хотел привести их к себе после того, как они поживут на своей собственной воле и сами собой придут к сознанию и утверждению собственной погибели" [1, 75]. Христианство смогло культивировать в человеке стремление к благу не только для себя, но и к благу для ближнего. Из всего следует нравственная христианская обязанность человека делать добро людям. И это добро будет характеризовать его христианский смысл жизни. "Т.е. необходимо понять нравственный долг человека не как долг его перед своей собственной нравственной личностью, а как долг его перед человеческой природой вообще..." [1, 85]. Понятие долга как непосредственного смысла существования стало основным в трактовке христианского учения Львом Николаевичем Толстым. Его точка зрения на долг одного человека перед другим была спроецирована на долг целых поколений и народов: "Отдельный человек может страдать, - ну, пусть его страдает, лишь бы только эти страдания его обеспечивали собою чье-нибудь благо; и целое поколение людей может страдать, - ну, и пусть оно страдает, лишь только из этих страданий его выросло благо его потомков". Тему смысла жизни затрагивает Достоевский в разговоре Ивана Карамазова с Алешей, хотя неявно и в контексте описываемых событий. "Итак, - говорит Иван, - принимаю Бога, и не только с охотой, но, мало того, принимаю и премудрость его, и цель его, нам совершенно уже неизвестные, верую в порядок, в смысл жизни, верую в вечную гармонию...", однако далее "мира божьего не принимаю и не могу согласиться принять..."[6, 75]. Особую точку зрения по этой проблеме выражает Ницше практически во всем своем творчестве. Вместе с "Богом" и христианством Ницше отвергает "морализирующую онтологию" и "онтологизирующую мораль". А именно, он отрицает, что вечное одновременно является благом, что моральное предназначение человека должно быть обращено к идеям и поднято выше чувственного ("жизненных потребностей"). Дуализм, согласно Ницше, является самой величайшей опасностью для человечества, потому что он привел к повороту, который уводит далеко от жизни [5, 586]. Борьба Ницше против "Бога", то есть против дуалистического учения, приводит к точке зрения на существование, характеризующееся безразличием, жизнью в наивности и неискушенности. Человек в трактовке Ницше предстал как крайне противоречивое существо. "Если бы мы могли представить себе вочеловечение диссонанса, - а что же иное представляет собой человек? - то такому диссонансу для возможности жить потребовалась бы какая-нибудь дивная иллюзия, набрасывающая перед ним покров красоты на собственное его существо¦ [8, 114].
Ницше проповедует идеал сверхчеловека, в стремлении к которому и будет заключаться смысл существования каждого. Человек, обладающий сильными страстями, но могущий управлять ими, и вследствие этого создавать материальный и духовный мир. При наличии самообладания сильный человек может положительно реализовать себя. В работе "Так говорил Заратустра" Ницше ставит задачу нахождения единой цели, которая воплощается в "сверхчеловеке". "Что такое обезьяна в отношении человека? Посмешище или мучительный позор. Тем же самым должен быть человек для сверхчеловека: посмешищем или мучительным позором... Сверхчеловек - смысл земли" [9, 7]. А что же такое "человек"? Человек, по мнению Ницше, должен быть преодолен самим человеком. Человек, - говорит философ, - это натянутый над пропастью канат между животным и сверхчеловеком. Что можно ценить в человеке, так это то, что он переход и гибель. Наша ценность заключается не в том, что мы есть, а в том, чем мы можем стать. Но чтобы стать этапом к "сверхчеловеку", мы должны избавиться от всего человеческого, того слишком человеческого, что есть в нас. [5, 591] Этот взгляд на человека является наиболее предпочтительным с различных позиций зрения. Во-первых, он полностью вписывается в понятие о человеке, как о природном существе, со своими инстинктами, вожделениями, пороками и достоинствами. Во-вторых, Ницше не отвергает духовной составляющей человека, заявляя, что "без морали не возникает ничего, что делает жизнь стоящей того чтобы жить". В-третьих, вырисовывает эталон человека, к которому следует стремиться.
Отсутствие глобального смысла жизни, а правильнее сказать его неизвестность, приводит к отказу от рассмотрения человека с позиции какого-либо его предназначения. Переводит основное внимание на устройство жизни человека на земле. Поэтому материалистическое понимание человека в противовес его религиозной трактовке приводит и к другому взгляду на его сущность. Эта иная концепция, заключающаяся в рассмотрении человека как истинно земного природного существа, и следовательно смысл его бытия заключается в нем самом. Материализм и атеизм по мнению Фейербаха должны стать главными чертами грядущей философии, которую немецкий мыслитель назвал "новой философией", или "философией будущего". "Природа или физический мир v единственное сущее, ни откуда не взявшееся и никуда не могущее деться, бесконечное и самотождественное, равное самому себе, ни в чем не нуждающееся для своего существования и предполагающее полное отсутствие чего-либо еще кроме себя самого" [7, 182].
В. Розанов в своем исследовании также отвергает религиозное учение о смысле человеческой жизни, также как и государственные, научные или какие либо другие стремления человека. Так он говорит о тех ответах на вопрос о смысле жизни, которые выше уже были озвучены: "... Из этих ответов два разряда мы должны тот час же оставить в стороне. Первые, (о цели государства, или о цели искусства) не обнимают деятельности человека в ее целом и потому, вводят сознательно в одну часть исторического творчества, не вводят ее в соотношение разных частей. Отсюда руководящее значение подобных целей ограничивается внутренними пределами той сферы, где они действуют, - и сознательность, ими порождаемая, во всем подобна той, которую проявляет человек, когда он вовсе не знает цели своего существования." "Вторые цели, принудительно наложенные на человека (например религиозное учение), потому не придают жизни сознательности, что не было участия сознания в их выборе: они были данное; открывшееся человеку, чему он должен покорно следовать". Основным пунктом рассуждений Розанова является "счастье деятельного существа как цель его деятельности" - это и есть одновременно высшая абстракция практической жизни, и вместе - отделение этой жизни от каких либо супранатуральных связей, какие ранее человек имел (или думал, что имел) с миром в котором он жил. Под счастьем можно уразуметь только удовлетворенность, т.е. такое состояние, при котором отсутствует дальнейшее движение в человеке желания. Отсутствие движения желания определяет то состояние в человеке, которое уже здесь ранее было описано при попытке найти истинный смысл жизни. Это то состояние к которому человек приходит, постепенно выполняя пункт за пунктом из намеченных целей. В этом отношении Розанов не отличается от тех философов, утверждающих, что конец любых стремлений связан с ограниченностью и субъективностью представлений о своем предназначении. Также как и относителен смысл жизни в своем житейском понимании, относительно и состояние счастья, порождаемое воплощением этого смысла. Отсюда следует вывод, что в тех случаях когда счастье одного становится результатом несчастья другого, такое понимание смысла существования приобретает преступный оттенок, и уже никак не может претендовать на роль того совершенства к которому следует стремиться всем.
Сколько заблуждений таят в себе различные ответы на вопрос о смысле жизни. Конечно все желают счастья в том или ином виде, но нет того глобального и всеобъемлющего понятия, нет и не может быть. Все субъективно и пусты бесконечные споры, это просто надо понять.
Но следует задуматься над тем, что за понятием "счастье" сразу следует понятие "смерть". Человек, достигший в жизни всего чего хотел, добившись своего счастья, превращается в обычного животного, ибо его действия уже не имеют какой либо цели, направлены полностью на поддержание жизненных процессов в организме. К подобному состоянию все неумолимо приходят в старости или при тяжелой продолжительной болезни, когда у человека принудительно не остается другой заботы, кроме как ежесекундная борьба за выживание. И можно ли далее называть этот процесс "жизнью" в его смысловом значении? Скорее это уже элементарное существование, отличающееся от смерти только теплящейся жизнедеятельностью организма. "Одна за другой погасают у старика страсти и желания, а с ними и восприимчивость к их объектам; аффекты уже не находят себе возбуждающего толчка, ибо способность представления все слабеет и слабеет, ее образы бледнеют, впечатления не задерживаются и проходят бесследно, дни протекают все быстрее и быстрее, события теряют свою значительность, все блекнет." [2, 98]. Но если даже для здорового и молодого человека отсутствие цели отменяет границы между смертью и разумным существованием, то что говорить про больного старца.
Конечно же сразу возникает вопрос, насколько этично призывать старого, больного человека к уходу из жизни. Сразу встает вопрос о его заслугах. Люди начинают вспоминать каким ранее был этот человек, какую радость дарил он окружающим. И конечно же ими тогда движет свое собственное эгоистическое желание продлить хотя бы еще на некоторое время существование живого олицетворения тех славных дней. Мало кто задумывается, желая больному человеку долгих лет жизни, о том, а хочет ли он сам того или готов ли к этому. Все-таки над людьми продолжает довлеть их животная форма, взамен чистого разума. Человеку так далеко еще до своего идеала, до "сверхчеловека". Хотя, конечно, вопрос о глобальном будущем человечества остается открытым. Но это вопрос времени. С позиции существующей морали, провозглашающей сам факт жизни великой ценностью, невозможно представить того, что какой-либо человек, выполнив свою работу, вернется домой и после непродолжительных спокойных раздумий, или посоветовавшись с родственниками, коллегами, просто логически придет к выводу о бессмысленности дальнейшего продолжения жизни, так как все намеченные цели выполнены, все вопросы разрешены
Даже логически убедив себя в бессмысленности бытия что-то остается в человеке, что неуловимо притягивает его к своему жалкому земному выживанию. Это опять животная человеческая форма и сопутствующий ей потаTнный страх перед неизведанным. Люди начали размышлять о страхе, едва задумавшись о мироздании [8, 112]. Многие мудрецы, от античного философа Демокрита до современного мыслителя Ж. П. Сартра, пытались проникнуть в природу страха. Страх гнездится на всех ярусах человеческого существования. Стоглавый и сторукий страх заполняет не только сознание, но и бездны подсознания. По мнению Ницше, первобытный порядок, установленный богами ужаса - титанами, посредством начала красоты был преобразован в олимпийский порядок богов гармонии и радости. Ужас и хаос были ограждены гармонией. Аполлон победил Тифона, а Пегас Химеру. Однако боги ужаса, низвергнутые в бездны Тартара, живы, ибо они бессмертны. И бездны эти в душе человека, который предстает, таким образом, существом катастрофическим, сотрясаемыми невиданными по силе страстями и желаниями. Христианство стремится разбудить в людях страх перед собственными прегрешениями, делая особый акцент на покаянии. Христианин буквально загипнотизирован ужасами ада, всесилием демонических сил и эсхатологическими перспективами. Райское блаженство обретает смысл только на фоне адских мучений. [8, 115] Страх смерти заключается не в самом факте смерти, а в неведении того, что за бездна кроется в туманной дали. Из этих соображений явственно следует тот факт, что смерть как таковая не должна быть страшна, ибо не несет никакого зла и боли для человека. Эту точку зрения развивает теоретик вселенского пессимизма Шопенгауэр в работе "Смерть и ее отношение к неразрушимости нашего существа". Он пытается наглядно, эмпирическим путем обосновать страх, который испытывает человек при приближении смерти. Из его рассуждений явствует, что этот страх ничем не отличается от того животного страха, о котором уже упоминалось ранее. Человек, наделенный разумом должен искоренить в себе животную боязнь смерти путем логических рассуждений и анализа своей жизни. "Что же касается познания, то оно не только не служит источником этой привязанности к жизни, но даже наоборот, раскрывает перед нами ничтожество последней и этим побеждает страх смерти. Когда оно, познание, берет верх и человек спокойно и мужественно идет навстречу смерти, то это прославляют как великий и благородный подвиг: мы празднуем тогда торжество познания над слепой волей к жизни..." [2, 93] Очевидно, что эта точка зрения Шопенгауэра основывается на том, что процесс познания, абстрактное мышление, как продукт деятельности мозга человека это то единственное, что отличает человека от животного. Поэтому перебороть животную слепую волю к жизни под силу только сознанию, познающему мир. Поиск ответов на различные сложные вопросы, подобные смыслу жизни, неизбежно приводит к осознанию пустоты бытия, его бессмысленности как такового, порочности с точки зрения животного существования, пагубности в отношении самого мышления и так далее. Содержание ответов на все вопросы повергает человека в печаль. "Во многой мудрости много печали. Кто умножает познания, умножает и скорбь" ("Экклезиаст", I, 18) [10, 618] Шопенгауэр отнюдь не призывает к самоубийству, и этим он отличается от Эдуарда Гартмана, в философии которого, близкой учению Шопенгауэра, вопрос о целесообразности сведения счетов с жизнью решается вполне утвердительно [2, 34]. Шопенгауэр же дает отрицательный ответ и обосновывает его следующим образом. Самоубийца отталкивается не от самой жизни, а только от того, что делает ее неприятной и мешает наслаждаться ее радостями, почему и кладет всем эти отравляющим жизнь событиям конец. Задача же состоит в том, чтобы расстаться с самой волей к жизни, для чего следует возвыситься и над ее горестями, и над ее радостями, и над ее одноцветностью, и над ее пестротой. Как писала Марина Цветаева, отвергая однообразие рутины и бросая вызов многообразию страданий:
Люди, поверьте,
мы живы тоской,
Только в тоске
мы победны над скукой.
Все перемелется,
будет мукОй?
Нет, лучше
мУкой!
(LМукА; и
мУка¦, 1909-1910)
Шопенгауэр размышляет над вопросами страха смерти, ставя задачу не только найти середину между "пониманием смерти как абсолютного уничтожения, и уверенностью в нашем полном бессмертии с ног до головы", но и подняться на более высокую точку зрения, с которой подобные взгляды рушились бы сами собой" [2, 91]. Он говорит, что "...жизнь должна скоро кончиться, так что те немногие годы, которые нам еще, быть может, суждено прожить, совершенно исчезают перед бесконечностью того времени, когда нас уже больше не будет. Вот почему при свете мысли даже смешным кажется проявлять такую заботливость об этой капле времени, приходить в такой трепет, когда собственная или чужая жизнь подвергается опасности, и сочинять трагедию, весь ужас которой имеет свой нерв только в страхе смерти". Далее он поясняет свою мысль, сравнивая бесконечность того времени, которая уже прошла до появления каждого человека на этот свет с бесконечностью времени последующей после смерти: "бесконечность до меня без меня так же мало заключает в себе ужасного, как и бесконечность после меня без меня: они ничем не отличаются одна от другой, кроме того, что в промежутке между ними пронесся эфемерный сон жизни" [2, 95]. Следующим аргументом Шопенгауэра является ранее сделанный им вывод, что смерть не есть зло, а всего лишь граница между бытием и небытием, как и рождение. "Всякое зло, как и всякое добро, - говорит он, - предполагает уже существование и даже сознание, - а последнее прекращается вместе с жизнью, как прекращается оно и во сне и в обмороке; поэтому отсутствие сознания нам хорошо известно, и мы знаем, что оно не заключает в себе никаких зол; исчезновение же сознания, в всяком случае, - дело одного мгновения" [2, 96]. Из этих рассуждений, следовательно можно сделать вывод, что в субъективном отношении смерть поражает одно лишь сознание, а это равносильно сну или обмороку, то что с телом будет происходить после потери сознания человек никак оценить не может ввиду отсутствия оного, и как следствие, ему уже будет все равно, какие метаморфозы могут произойти впоследствии. "То оцепенение, которое распространяется затем и на остальные части организма, это уже, собственно, - явление посмертное." [2, 97] Шопенгауэр делает одно очень важное замечание, которое позволит ему далее метафизически предположить бесконечность жизни, ее перетекание от объекта к объекту тем самым либо оживляя его либо умертвляя, "как от остановившейся прялки нельзя заключать о смерти пряхи". "Материя, - поясняет философ, - которая лежит теперь перед вами как прах и пепел, сейчас, растворившись в воде, кристаллом, засверкает в металле, рассыплет электрические искры, в своем гальваническом напряжении проявит силу, которая, разложив самые крепкие соединения, обратит земные массы в металл; и мало того: она сама собою воплотится в растение и животное и из своего таинственного лона породит ту самую жизнь, утраты которой вы так боитесь в своей ограниченности... я серьезно утверждаю, что даже эта устойчивость материи свидетельствует о бессмертии нашего истинного существа..." [2, 101] Хотя Шопенгауэра и называют "теоретиком вселенского пессимизма" в силу его убежденности о бесконечной подвластности человека Мировой Воле, но в этих строках звучат именно оптимистические мотивы, по-иному трактующие человеческое бессмертие. В этом видении возможно проявляется то влияние, которое оказала на Шопенгауэра древнеиндийская брахманистская и буддистская философская традиция. В "Упанишадах" с большой силой обрисовывалась противоположность высшего сущностного мирового начала, Брахмана, или Атмана, и порожденной им сферы видимости (она получила в "Упанишадах" название "майя" - "покров обмана") [2, 10]. Последняя, распадаясь, возвращает всех нас в бездну бессознательного. Шопенгауэр был знаком с "Пуранами" - мифологическим эпосом, который считается низшим вариантом ведической мудрости. Кроме "Упанишад", "Пуран", Шопенгауэр читал в переводе также самое раннее из подлинных сочинений атеистического варианта философии санкхья, работу Ишвара-Кришны "Санкхья-крика" (Книга о Санкхья). Свою практическую цель философия санкхья видела в указании пути к прекращению вех человеческих страданий [2, 10]. Философы "Упанишад" повернулись спиной к миру. Их целью стало аскетическое бегство от мира.[5, 47] Истина по их мнению находится внутри человека. Ключевым в этом смысле стало понятие "кармы". Карма означает деяние, поступок. Так называемый кармический стиль мышления раскрывает одновременно как моральные, так и метафизические измерения философии, которые в современной западной философии обычно отделены друг от друга [5, 48]. Происходит это багодаря тому, что карма тесно связана как с верой в реинкарнацию, перерождение, так и с идеей моральной причинности. Под моральной причинностью понимается то, космос пронизан справедливостью. Мы живем в мире, где каждый получает то, что заслуживает, но где также имеется возможность оказаться в лучшем положении в следующей жизни. Другими словами, для добродетельного человека перспективы разворачиваются к лучшему, а для порочного - к худшему. Все несовершенства и страдания в мире являются результатом собственных деяний человека. Однако принадлежность к конкретной касте в значительной степени задает то, что является для человека хорошим и плохим. Таким образом, Упанишады легитимируют кастовую систему. Люди заслужили свою принадлежность к определенной касте своим действием в предшествующей жизни.
Представления о карме не является совершенно чуждым европейскому мышлению. Оно, в частности, выражается в таких пословицах, как "каждый кузнец своего счастья" и "что посеешь, то и пожнешь". Однако в европейском мышлении, в отличие от индийского, моральная причинность не связана с реинкарнацией. Идея реинкарнации - это специфический индийский феномен.
В индийской философии моральные действия включены в "хоровод":...возрождение-жизнь-смерть-возрождение-жизнь-смерть-возрождение... (сансара) [5, 48]. Многие западные интерпретации учения о реинкарнации, особенно в Новое Время, рассматривали его как выражение идеи о множестве жизней индивида или даже его вечной жизни. Например, навеянная индийской философией теория Ницше о "вечном повторении" всех вещей может рассматриваться как позитивная альтернатива христианскому пониманию бытия. Вероятно, мы потому положительно оцениваем идею реинкарнации, что она устраняет страх перед смертью и дает возможность снова и снова жить по-новому, то есть фактически прожить бесконечное число жизней. Однако эти соображения плохо согласуются с индийским мировоззрением, которое растворяет личность в цепи кармических трансформаций [5, 48].
Такая трактовка бессмертия, наряду с религиозной христианской о бессмертии души, является на данный момент одной из наиболее популярной в мире. С материалистической точки зрения человека не ожидает сансара, и он не может достичь бессмертия посредством бессмертия души. Однако Фейербах переносит внимание в этом вопросе на земное существование человека. Никакой высшей реальности на самом деле нет, а есть только мы (и ничего и никого больше во всем мироздании), а Бог - всего лишь фантазия, понятно каким образом возникающая в сознании. [7, 185] Но тогда не стоит ли нам гордо поднять голову и расправить плечи, почувствовать себя свободным и независимым? Человек должен собственную сущность, отчужденную в Боге, вернуть самому себе и здесь, на земле осуществить то, что он перенес в выдуманный, сверхъестественный мир. И пусть невозможно стать непосредственно бессмертным, но можно увековечить себя своими деяниями, внести собственной жизнью вклад в общий путь развития человечества, явиться пусть маленьким, но звеном в неразрывной и бесконечной цепи мироздания и тем самым преодолеть смертность и обрести вечность. Пусть невозможно стать всемогущим, но увеличивать свою силу и делать себя менее подчиненным внешнему миру человек вполне способен. В наших возможностях - стать творцами собственной жизни и обуздать судьбу, а также непрерывным трудом усовершенствовать себя и изменить жизнь, сделав ее более счастливой. [7, 185]
И в заключении хочется сделать вывод, что не смотря на неизведанность смысла этой жизни, не стоит стремиться к смерти, как бы обосновано это не было, ибо смерть неотвратима, и сама найдет каждого человека в удобный для нее момент. "Участь сынов человеческих и участь животных - участь одна: как те умирают, так умирают и эти, и одно дыхание у всех, и нет у человека преимущества перед скотом, потому что все v суета! Все идет в одно место: все произошло из праха и все превратится в прах..." [10, 620] А что остается? Остается жить и познавать окружающий мир, всячески совершенствовать его, совершенствовать себя. Развивать свой умственный и физический потенциал. Так как живя в неведении истинного предназначения человека на земле не исключен вариант (есть, хотя и весьма незначительная вероятность, но это уже что-то) что на склоне лет совсем неожиданно существу откроется этот самый таинственный смысл жизни, откроется в полном масштабе, красочно и многолико, так, что сразу с неимоверной силой захочется жить и работать на благо воплощения этой цели, то возможно, что уже имеющийся арсенал знаний и умений, приобретенный на всем интервале жизненного пути не позволит этой мечте кануть влету, а станет основой ее воплощения, да так, что перед лицом смерти не будет бесконечно жаль о промелькнувших годах своего существования в нужде, холоде и невзгодах. Не будет жаль потому, что сила этой воплощенной великой идеи бытия затмит собой все радости и горести, и человек, поистине счастливым и просветленным, предстанет перед вратами вечности...
*MerAlb*
1. Смысл жизни:
Антология/ общ. ред. и сост. Н. К.
Гаврюшина; - М.: Прогресс, Культура, Б.г. -1994г.
2. Шопенгауэр А. Избранные произведения / Сост., авт. вступ. ст. и примеч. И. С. Нарский - ростов н/Д: Феникс, 1997г.
3. Смысл жизни в русской философии, конец XIX начало XX в./ отв. ред. Ф. Замалеев v Наука. С.-Петерб. 1995г.
4. Г.В.Ф. Гегель Лекции по истории философии. Книга третья./ под ред Ю. В. Перова; - С.-Петербург, Наука 1994г.
5. Скирберкк Г., Гилье Н. История философии / Пер. с англ. В. И. Кузнецова; под. ред. С. Б. Крымского - М.: Гуманит. изд. Центр ВЛАДОС, 2000г.
6. Ф. М. Достоевский Собрание сочинений в 12 томах; - М.: Правда 1982г.
7. Д. А. Гусев Философия; - М.: Менеджер, 2000г.
8. П. С. Гуревич Психология;- М.: Знание 1999г.
9. Ницше Ф. Так говорил Заратустра. К генеалогии морали. Рождение трагедии. Воля к власти. Посмертные афоризмы. - Мн.: Харвест; М.: АСТ, 2000. - 1040с.
10. Библия.-М.: Российское библейское общество. 1997г.